Пять страйков Даррена Аронофски

Он без труда может уломать голливудскую звезду первой величины сняться в его проекте абсолютно бесплатно. Ему под силу подать чернушную историю так, что еще четверть века и дольше ее будут считать лучшим, что было показано по теме с большого экрана. Он спокойно примет провал и перенесет негатив критиканов, чтобы потом, вернувшись, стать для них писаной торбой.

Даррен Аронофски — уникальный художественный феномен, режиссер с самой скромной по меркам фабрики грез фильмографией. Он — хитрый лис, умеющий мастерски балансировать на тонкой грани между мейнстримом и артхаусом, снимая «и вашим, и нашим». Человек с кинораздвоением личности — то он с головой погружается в эфемерные метафизические материи бытия («Фонтан»), то снимает предельно реалистичную драму, почти что мокьюментари («Рестлер»). Уверенно и гордо называет себя независимым режиссером, но при первой же возможности без сомнений шагает в мир высокобюджетного массового кино.

Даррен вырос в Бруклине, на границе с Маленькой Одессой, районом Брайтон-Бич, известным как крупнейшая заокеанская резервация эмигрантов из СССР середины 1970-х. Тогда будущий культовый режиссер таковым себя не видел, в отличие от многих нынешних коллег по цеху. Он любил писать и фотографировать, но ему даже в голову не приходило, что эти две страсти можно объединить в одну.

А потом в его жизни случился казус с кинотеатром. Будучи молодым парнем, Аронофски, как все его сверстники, любил боевики и спортивные драмы. Он пошел в кино на какую-то из частей «Рокки», но все билеты были распроданы, а в соседнем помещении, на дополнительном экране, показывали фильм Спайка Ли «Ей это нужно позарез». Так Даррен Аронофски познакомился с независимым кино. А довершили дело Стэнли Кубрик, Мартин Скорсезе и крестный отец независимой эстетики Дэвид Линч, чьи фильмы режиссер помнит наизусть.

Ответная реплика от фильммейкера была лишь делом времени. Заручившись поддержкой друга по университетским годам и постоянного коллеги, оператора Мэттью Либатика, и еще двух сотен приятелей и сочувствующих (каждый из которых скинулся по сто долларов), Даррен собрал бюджет для своей первой полнометражной картины «Пи» и начал снимать на свой страх и риск. Скромная сумма первым делом ударила по качеству изображения, а хитрости сказать, что все так и было задумано, тогда еще не хватило.

Массовых прецедентов было мало — примерно в это же время вышли «Торжество» Томаса Винтерберга и «Идиоты» Ларса фон Триера из проекта «Догма 95», где низкое качество съемки расценивалось как художественный прием, а техника уступала место сюжету и персонажам. «Ведьма из Блэр» еще не была снята, и Аронофски очень переживал за судьбу «Пи», постоянно докладывая в общую копилку из собственных сбережений, сумев раздуть бюджет до $60 тыс.

Однако Даррен напрасно сомневался в успехе — опыт одного из первых в независимом кино краудфандингов оказался весьма удачен. Мрачная черно-белая сюрреалистическая лента, похожая на рваный кошмарный сон, о попытках гениального математика Максимилиана Коэна подобрать стройный код к иррациональной вселенной не только оглушительно прогремела на фестивале «Сандэнс», но и окупилась в прокате. Все акционеры, кстати, получили свои вложения назад и с процентами. Критики называли фильм Даррена открытием, низкобюджетным аналогом самой легендарной «Матрицы», вышедшей годом позже, свежим взглядом на вечный вопрос о поисках ключа, который привнесет логичную упорядоченность в броуновское движение мироздания. И никого не смутило, что молодой режиссер замахнулся на темы шириной с баобаб и не прогадал. Он был абсолютно в тренде.

Но предложения, которое последовало от баловня судьбы, никто из продюсеров не ожидал. Уж лучше бы он им снова про глобальное, а он про наркоманов... Идея экранизировать роман Хьюберта Селби младшего «Реквием по мечте» была для Аронофски почти навязчивой. Даррен вцепился в нее как орел в свою жертву, упрямо настаивая на том, что снимет либо эту историю, либо ничего. Продюсеры, шокированные мрачностью и обильными сценами насилия, не захотели связываться с психом Аронофски и забрали свои миллионы.

В итоге, после продолжительных мытарств и унизительных отказов, Даррен нашел-таки своих продюсеров, молодых парней без предрассудков. Именно они поспособствовали рождению динамичного, новаторского, лаконичного и болезненно-откровенного аудиовизуального совершенства. «Вы сами когда-нибудь принимали наркотики?», — как бы невзначай спросил Федор Бондарчук в интервью с Аронофски. «"Реквием по мечте" не о наркотиках, а о зависимости», — ушел от ответа режиссер.

В фильме нет пропаганды наркомании, хотя абстрактный наркотик здесь представлен весьма живописно. Скорее лента повествует о зависимости любого рода: «последняя сигарета — и я в завязке; только одна конфета, а завтра в спортзал; еще одно селфи в инстаграм — и больше никогда не буду отламывать статуям ноги; еще одна серия — и сразу за работу/учебу». Знакомо, не правда ли? По сути, наркотиком может стать сама мечта.

Идея была не нова — на тот момент четыре года как вышел культовый «На игле» Дэнни Бойла, готовился к показу «Траффик» Стивена Содерберга. Но именно «Реквием» вошел в историю кино как самый громкий и обсуждаемый проект своего времени. И хотя гениального в сюжете, в общем, нет, для молодежи он стал предметом благоговейного поклонения. Даррен Аронофски впервые сделал то, что проворачивал потом не раз. Циники-интеллектуалы оценили авторское изящество и легкость, с которой «Реквием», поквитавшись с американской мечтой, вырвался в лидеры среди прочих похожих картин — так нашуметь до сих пор никому не удавалось.

Широкий зритель нашел ответ на вечный вопрос — «быть или не быть», хотя целью ответить на него режиссер, кажется, не задавался. Они же открыли для себя героев, которым могли искренне сопереживать. Обаяшка и тогда еще ни разу не актер Джаред Лето, подросшая и похорошевшая Сара из «Лабиринта» — Дженнифер Коннелли, а также неподражаемая в своей одержимости Эллен Берстин — все они вошли в сюжет так органично и непринужденно, как будто там и были найдены. Таким персонажам зритель мог верить и в тайне, с ужасом, себя с ними отождествлять, думая: «А что, если и я так…».

Ну а «физики» в противовес «лирикам» смогли получить свою долю экстаза от лихорадочного клипово-рекламного монтажа, насчитывающего более 2 тыс. склеек при норме в 600-700, и самого популярного саундтрека нулевых “Winter: Lux Aeterna” Клинта Мэнселла. Второй полный метр в карьере Аронофски и второй уверенный страйк.

Головокружение от успехов было слегка развеяно — режиссер взялся за старое и снял технически сложную, красивую, медитативную, тягучую как кленовый сироп и занудную притчу «Фонтан» о вечной жизни, любви и поиске. Но перемудрил. Это почувствовали и критики, и зрители — картина провалилась в прокате, а Даррен затихарился на два года, чтобы выдать то, что у него получается лучше всего.

Для своей спортивной драмы «Рестлер» Аронофски провернул целую авантюру. Он выкопал из небытия легендарного когда-то актера, спившегося и опустившегося на самое дно, ненадежного и малоинтересного продюсерам Микки Рурка. Даррен не просто рискнул, предложив Рурку, главную роль, он воскресил его на большом экране спустя 15 лет простоя. Студиям и спонсорам эта идея была не по душе — Рурк на тот момент не стоил ничего, он был даже не в нуле, а в небольшом минусе. Аронофски же помнил впечатления собственного пубертатного периода, когда на экран вышли «Сердце ангела» и «Девять с половиной недель».

Он понимал, что другого актера с такой же сильной энергетикой и уникальной историей ему просто не найти, поэтому, не дрогнув перед характерным и часто раздражительным Рурком, нахально пригрозил, что если тот нарушит дисциплину или сорвется, будет тотчас уволен. Микки не подвел — все время, что Даррен искал средства для своего проекта, он занимался рестлингом и выматывающими тренировками. В итоге они с Аронофски спелись настолько, что Рурк, доверившись режиссеру, привнес в картину гораздо больше личного, чем предполагалось заранее.

Он живет в своей роли, по-честному и без прикрас рассказывая повесть о стареющем, увядающем, когда-то успешном, но ныне почти канувшем в Лету борце (читай, актере). И пока одни наслаждаются жестокими мочилками с использованием острых бытовых предметов и складных стульев, другие наблюдают полураспад дефективной человеческой личности. Кому хлеба, а кому зрелищ…

Аронофски действительно заслуживает восхищения — «Золотой лев» Венецианского кинофестиваля, второе открытие мегазвезды 80-х, душевная и честная драма, снятая почти в документальном стиле. Да вся съемочная команда здесь предстала на зрительский суд с оголенными нервами, без единой секунды фальши. Даррен — как тот пострел, что везде поспел. Бюджет он тоже уберег, насколько мог. К примеру, сцена в универмаге снималась с настоящими покупателями, которых Рурку в самом деле пришлось обслуживать. Помните ту занудную старушенцию — «чуть поменьше, чуть побольше»? Она чуть не довела Микки до греха.

Еще через два года после сурового маскулинного «Рестлера» Аронофски снимает «девчачий» деликатесный психологический триллер «Черный лебедь». Тогда эстеты и высокочувствительные зануды с тонкой душевной организацией на все лады ругали Даррена за незнание отрасли. Положа руку на сердце, до балета фильму как до звезды в системе Альфа Центавра, но, собственно, не о нем здесь речь. Да простят нас искусствоведы за такое сравнение, балет в ленте — всего лишь вкусная подливка, настоящее мясцо — глубже. Даррен нашел красивую и оригинальную форму в виде музыки Чайковского, пластики «Лебединого озера», изящных балетных пачек и страшного мифа о Белом и Черном лебеде в лице одной балерины. Для Америки тема стала открытием, свежим бризом, а потому мало кто заметил, что Даррен на самом деле снял историю человеческих психозов.

Его Нина сознательно истязала себя до кровавой чесотки, а потом с таким же старанием, с которым непривычная к балетным па Натали Портман тянула носок, взрастила в себе красноглазого монстра. Все остальное — самодурство матери, конкуренция стервы-соперницы, домогательства шефа, подавленные сексуальные желания — способствовали в достижении обреченного величия. А желаемая высота для нее обернулась распадом, на сей раз, окончательным и бесповоротным. О, Фрейд станцевал бы джигу.

Возможно, не зря Даррен выбрал на главную роль именно Портман, умницу-еврейку с целым омутом чертей и гарвардским дипломом по психологии. Ее самоотдача легко заставляет поверить во все мазохистские стремления примы-героини. И потом, такой развязной, страстной и откровенной мы Потрман не видели, кажется, со времен «Близости». Фильм же получился одновременно гнетущим и параноидальным, как в «квартирной трилогии» Романа Полански, и при этом эксцентричным и захватывающим. А дерганая камера, фирменные резкие монтажные склейки, неожиданные ракурсы, неудобное для зрителя кадрирование и игра света и тени сделали свое дело в плане уплотнения атмосферы. Ничего нового, но плюс один страйк в активе режиссера.

Завтра в российские кинотеатры на всех порах ворвется долгожданный и многообещающий шестой полный метр Аронофски — эпик «Ной». Картина значительно отличается от всего, что ей предшествовало, уже хотя бы по масштабам рекламной кампании. Даррен замахнулся ни много ни мало на самую фундаментальную библейскую историю. Но режиссер не воспринимает работу с тяжеловесной серьезностью, которая могла бы все испортить. Для Аронофски сюжет о спасении от Всемирного потопа — детская сказка со светлым и обнадеживающим концом. Если задуматься, так оно и есть. Рассказ о мессии, спасшем «каждой твари по паре» выглядит очень занимательно и без религиозной подоплеки. А для Даррена с ним связана личная история — в школе он выиграл конкурс со стихотворением о Ное и даже зачитывал его на заседании ООН.

При таком раскладе, да вкупе с нетривиальным авторским подходом, золотым актерским составом и фирменной философией, стоит довериться режиссеру. Хотя, конечно, он получит свою долю подзатыльников от критиков и религиозных сообществ. Но мы-то будем с нетерпением ждать очередной ребус на тему преодоления личных неврозов и страстей на фоне бушующей стихии под давлением непосильной для человека задачи. Возможно, нас снова ждет страйк, на сей раз грандиозных масштабов и с головокружительным ценником. Если нет, что ж, просто насладимся эпичным зрелищем последствий гнева Господня. Как бы то ни было, можем быть спокойны — у Даррена Аронофски просто не бывает проходных фильмов.