Кликните, чтобы не дожидаться завершения операции
[ закрыть ]

Хьюберт Селби мл.

Hubert Selby Jr.
Профессии: Сценарист, Актёр, Играл себя
Пол: Мужской
Брак: Suzanne Victoria Selby (00.00.1968) (детей: 4)
Родился: 23 июля 1928, Лев (95 лет назад)
Умер:: 26 апреля 2004 (75 лет)
Первый фильм: 1986
Последний фильм: 2003
Поделиться: Добавить в Facebook В Twitter МойМир@Mail.ru

Фильмы


Новости

10.10.2016 18:05

Николас Виндинг Рефн: «Красота — моя навязчивая идея»

Порой из актера и режиссера Джеймс Франко перевоплощается в сотрудника портала IndieWire (явно пользуется маховиком времени). Его интервью с одним из самых противоречивых и скандальных режиссеров современности — Николасом Виндингом Рефном — приурочено к выходу на DVD последнего фильма постановщика «Неоновый демон». Франко и Рефн работали вместе над рекламой Gucci, нынешний же разговор был посвящен не только «Демону», но и раннему творчеству фильммейкера, а также тому, как он пришел к сегодняшней точке развития.

Твои родители были режиссерами. Еще я слышал, что свою будущую жену ты пригласил на первое свидание в кино, на «Техасскую резню бензопилой». Очень романтично. Расскажи немного о том, как ты рос и с чего начал. Меня интересует, что воспитание дало твоему дальнейшему творчеству.
Читать полностью
Поделиться:

26.03.2014 16:44

Пять страйков Даррена Аронофски

Он без труда может уломать голливудскую звезду первой величины сняться в его проекте абсолютно бесплатно. Ему под силу подать чернушную историю так, что еще четверть века и дольше ее будут считать лучшим, что было показано по теме с большого экрана. Он спокойно примет провал и перенесет негатив критиканов, чтобы потом, вернувшись, стать для них писаной торбой.

Даррен Аронофски — уникальный художественный феномен, режиссер с самой скромной по меркам фабрики грез фильмографией. Он — хитрый лис, умеющий мастерски балансировать на тонкой грани между мейнстримом и артхаусом, снимая «и вашим, и нашим». Человек с кинораздвоением личности — то он с головой погружается в эфемерные метафизические материи бытия («Фонтан»), то снимает предельно реалистичную драму, почти что мокьюментари («Рестлер»). Уверенно и гордо называет себя независимым режиссером, но при первой же возможности без сомнений шагает в мир высокобюджетного массового кино.
Читать полностью
Поделиться:

Средний рейтинг: 6.72

Все | Актёр | Сценарист

Фильмография

Сортировка по: Году :: Рейтингу :: Количеству голосов
Сценарист [ скрыть ]


Страх «Икс»
Страх «Икс» (2003)

Fear X (6.00)

Реквием по мечте
Реквием по мечте (2000)

Requiem for a Dream (8.50)

Печенье с предсказанием
Печенье с предсказанием (1991)

Fortune Cookie (7.20)

Последний поворот на Бруклин
Последний поворот на Бруклин (1989)

Last Exit to Brooklyn (6.80)

Jour et nuit
Jour et nuit (1986)
(0.00)

Актёр [ скрыть ]


Had Some Time
Had Some Time (2003)
(0.00)
Old Man

Sunset Motel
Sunset Motel (2003)
(4.90)

Охотница
Охотница (сериал) (2000)

The Huntress (6.00)

Реквием по мечте
Реквием по мечте (2000)

Requiem for a Dream (8.50)
Laughing Guard

Скотч и молоко
Скотч и молоко (1998)

Scotch and Milk (5.80)
Cubby

Последний поворот на Бруклин
Последний поворот на Бруклин (1989)

Last Exit to Brooklyn (6.80)
Car Driver

Играл себя [ скрыть ]


Хуберт Селби мл.: Завтра будет лучше
Хуберт Селби мл.: Завтра будет лучше (2005)

Hubert Selby Jr: It/ll Be Better Tomorrow (7.20)
Себя

Hollywood High
Hollywood High (2003)
(5.80)
Himself

Tusind former for frygt
Tusind former for frygt (2003)
(5.60)
Himself - Co-writer

Himself

Himself


Drug-Taking and the Arts
Drug-Taking and the Arts (1994)
(8.20)
Себя (novelist) (как Hubert Selby Jnr)




Telegram-канал

Топ 250
184
Почти знаменит
Almost Famous (8.00)
185
Перед рассветом
Before Sunrise (8.00)
186
Беги, Лола, беги
Lola rennt (8.00)
187
Аватар
Avatar (7.90)
188
Железный человек
Iron Man (7.90)
190
Поймай меня, если сможешь
Catch Me If You Can (7.90)
191
Драйв
Drive (7.90)
192
Мой парень — псих
Silver Linings Playbook (7.90)
193
Дневник памяти
The Notebook (7.90)
весь топ
10.10.2016
Николас Виндинг Рефн: «Красота — моя навязчивая идея»

Порой из актера и режиссера Джеймс Франко перевоплощается в сотрудника портала IndieWire (явно пользуется маховиком времени). Его интервью с одним из самых противоречивых и скандальных режиссеров современности — Николасом Виндингом Рефном — приурочено к выходу на DVD последнего фильма постановщика «Неоновый демон». Франко и Рефн работали вместе над рекламой Gucci, нынешний же разговор был посвящен не только «Демону», но и раннему творчеству фильммейкера, а также тому, как он пришел к сегодняшней точке развития. Твои родители были режиссерами. Еще я слышал, что свою будущую жену ты пригласил на первое свидание в кино, на «Техасскую резню бензопилой». Очень романтично. Расскажи немного о том, как ты рос и с чего начал. Меня интересует, что воспитание дало твоему дальнейшему творчеству. Если говорить об отправной точке, то у меня все началось с телевидения. Мы переехали в Нью-Йорк, на Манхэттен, когда мне было восемь. Я не мог говорить по-английски, к тому же страдал дислексией. Ушло много времени на то, чтобы я научился читать. Но меня действительно утешало, что, кроме небоскребов вокруг, у меня был телик. Многоканальное телевидение, где крутят совершенно разные вещи, напоминало мне калейдоскоп. В общем, тогда-то я и стал одержим экраном, который можно как угодно контролировать, — переключать каналы и менять картинки. Мои мама и отчим были документалистами и отличались по-скандинавски серьезным отношением ко всему. Мама очень увлекалась французской новой волной — это кино ее поколения. А ненавидела она всего несколько вещей: американские развлечения, жестокость и Рональда Рейгана. Можешь сам догадаться, что я полюбил, когда вырос. Ты смотрел много слэшеров 70-80-х? Я смотрел все, что показывали по ТВ или продавали на видео в то время. Когда мне исполнилось 12 или 13 лет, начал ходить в кинотеатры. В 14 посмотрел ту самую «Техасскую резню» — это было своего рода освобождение. В ней нет никакой условности, связанной с тем, как подать историю, это просто переключение эмоций — щелк, щелк. Там нет ничего человеческого, живого, и это меня дико испугало. После я подумал, что ни за что не стану режиссером, но хочу испытывать подобные чувства, нечто на грани ужаса и восхищения, от своего дела. Пожалуй, так все и началось. Звучит так, будто ты никогда не хотел делать слэшеры, но был под сильным впечатлением. Да, именно. Наверное, такое ощущение испытываешь от режиссуры вообще. По крайней мере, так было у меня. Как я сказал в «Бронсоне», к сожалению, я могу использовать не так уж много способов самовыражения в искусстве. Я не умею танцевать или петь, не играю ни на каком музыкальном инструменте, не делаю скульптуры, не выступаю в театре. Даже не могу рисовать, так как я дальтоник. Слава богу, что кино нашло меня, а экран стал моим холстом. После первого осознания желаемого с чего же ты начал? Короткий метр я начал снимать в 16 или 18 лет — тогда нам пришлось вернуться в Копенгаген. В 19 я снова приехал в Нью-Йорк, поступил в театральную школу, отучился там год и пошел в Американскую академию драматических искусств, но вылетел оттуда через год. И только после этого в очередной раз вернулся в Данию и снял «Дилера». Изначально это была короткометражка, но, найдя финансирование, я переделал ее в полный метр. На тот момент мне было 23 года. Ты поступал в Академию на актерское отделение. Собирался играть после выпуска? Если честно, я просто хотел быть известным и почему-то думал, что актерство в этом поможет. Мама как-то подарила мне книгу о Джоне Кассаветисе, в которой упоминалось, что он посещал ту самую Американскую академию… Я подал документы в несколько заведений и попал туда. Могу сказать, что был хорош в комедийном жанре. Во всяком случае, об этом говорили мой преподаватель и оценки. Хотя я все-таки вылетел и оттуда. Это было лишь частью путешествия, и я понимал: меня ждет нечто большее. Когда мы работали над рекламой, ты почти в каждой сцене повторял мне: «Меньше — это больше, ничего — это все». Если бы мне сказали, что то же самое ты говорил актерам всех своих фильмов, начиная с «Драйва» и заканчивая «Неоновым демоном», я бы поверил. Но в «Дилере», судя по всему, сработал другой подход… Да, «Дилер» — это поиск отражения реальности в кино. Я стремился изобразить все настолько подлинно, насколько это было возможно, — как и в последующих работах, снимал все сцены в хронологическом порядке, в качестве актеров приглашал настоящих гангстеров, что было чистой импровизацией. Меня преследовала идея максимального приближения к реальности. Но к концу съемок я осознал, что никогда не достигну даже ее удовлетворительной версии. В любом случае сам процесс оказался более чем увлекательным. Ты снимал реальных людей в образах самих себя. Как находил их? Например, звонил в чаптер «Ангелов Ада» в Копенгагене, приглашал на съемки, но они отказались. Также ходил на встречи разных субкультур в поисках подходящих людей. Забавно, но в моей первой картине даже весь кокаин был настоящим. Конечно, это не лучшая идея, но, когда тебе всего 24, пожалуй, это важно — работать немного заносчиво. Я стремился передать реальность достоверно, как в документалистике, а потом решил, что просто сам буду создавать этот эффект. Так родился «Бронсон». До «Бронсона» ты снял «Страх Икс», который стал твоим первым фильмом на английском. Некоторым режиссерам бывает сложно совершить переход на другой язык. Какие испытания тебе пришлось преодолеть? «Страх Икс» — просто знак свыше, напоминание о том, что я не могу ходить по воде. Тогда мне нужна была пощечина. Еще со времен «Дилера» я хотел стать величайшим режиссером всех времен. Но ведь это смешно, потому что невозможно. В «Страхе Икс» вся работа велась под моим контролем: у меня хватало денег, был приглашен восхитительный актерский состав, работал замечательный сценарист Хьюберт Селби-мл, а за камерой стоял оператор Ларри Смит из триллера «С широко закрытыми глазами». Но все рухнуло из-за меня, я облажался капитально. У меня оставалось два варианта: упасть и больше не вставать или подняться и использовать весь свой опыт, чтобы стать сильнее. Я постоянно себе повторял: «Ни за что не сдамся». Мне было о чем подумать, чтобы отвоевать свое место в кинематографе. Первым делом я снял два сиквела «Дилера», чтобы расплатиться по счетам, потом перешел к «Бронсону». Но без тех испытаний я бы не создал всех остальных лент. Уже не желая становиться общепризнанным, я решил просто быть лучшим режиссером в жанре, с которого начал. Я остался честен с самим собой, а это главное, что нужно для творчества. «Бронсон» стал переходом на новый уровень для тебя и прорывом для Тома Харди. Как ты нашел своего актера? Эту драму я создал на основании истории жизни самого знаменитого преступника Англии, Чарльза Бронсона, чтобы эгоистично рассказать о себе любимом. И, конечно, кто-то должен был сыграть «меня». Сначала я обратился к Джейсону Стэйтему, но он отказал. Следующим на примете был Гай Пирс, но и тот не воспылал желанием участвовать в проекте. В тот период много говорили о молодом актере Томе Харди, я же понятия о нем не имел. Мы встретились, и когда все остальные претенденты отказались от сотрудничества, я пригласил Тома. И, вот она удача, он оказался лучшим выбором и просто находкой проекта. Я до сих пор восхищаюсь Томом и очень его люблю. Он уникальный, великий актер, и работать с ним было подарком судьбы. Такое ощущение, что «Бронсон» стал картиной, в которой ты отошел от концепции использования принципов документального кино, свойственной твоим ранним работам… В этой ленте идея достижения успеха любой ценой становится фетишем главного героя. Собственно, как я уже говорил, это и моя юношеская мечта. Мир славы всегда казался мне полным сексуальности, блеска и гламура. В нем есть одновременно музыка, жестокость, насилие и комедия. Все это требовало структурирования для воплощения на экране. Было здорово вновь сотрудничать с Ларри Смитом. Кроме того, мне довелось в первый раз полноценно поработать с Мэттом Ньюманом, который сейчас монтирует все мои картины. Мы встретились на съемках сериала «Мисс Марпл Агаты Кристи» — так я обрел одного из самых важных своих коллег. Хочется перейти к твоим поздним работам. Как создавался «Драйв»? Все началось с приглашения Райана Гослинга пойти поужинать с ним. Дело было в Лос-Анджелесе, и я тогда пил все время — у меня не вышел проект с участием Харрисона Форда. Райан крайне заинтересовался «Драйвом» — сценарий принадлежал студии Universal, которая к тому моменту пыталась запустить фильм в работу в течение десяти лет. Картина родилась из того, как мы вместе катались на машине после ужина — Райан вез меня до моего отеля в Санта-Монике, а я был пьян в стельку, плакал и пел какую-то попсу. Помню, меня зацепила мысль о том, чтобы снять фильм о парне, который разъезжает по ночам, слушает поп-музыку, и его это расслабляет, чем мы и занимались, пока ехали с Гослингом. Тогда-то он и сказал, что в деле. Мы вдохновились совместной поездкой и купили проект у Universal. В итоге он значительно изменился по сравнению с тем, чем должен был стать. «Драйв» — наш с Райаном личный любовный роман. Фраза «Меньше — это больше, ничего — это все», кажется, была крайне важна для сюжета «Драйва», так как герой Райана почти все время молчит. Это задумывалось изначально, или он сам нащупал концепцию в процессе съемок? Многие члены съемочной группы не были знакомы со сценарием, поэтому никто не вмешивался. Просто замечательно! Но еще до «Драйва» и после «Бронсона» я сделал драму «Вальгалла: Сага о викинге» — почти полностью немой фильм. В нем я погрузился в тишину, хотя «Бронсон» до этого был крайне разговорным и театральным. В «Вальгалле» мне захотелось снять практически немое кино. Герой, которого играет Мадс Миккельсен, не особо разговорчив на протяжении всего действия. С таким настроем я подошел и к съемкам «Драйва». Райан способен одними лишь мимикой и глазами передать целый комплекс эмоций. Он обладает магнетически-притягательной внешностью, позволяющей рассказать историю без слов. Это его уникальный дар. Я предложил: «Давай не будем ничего говорить, а просто послушаем музыку». Часто в кадре он изображен со спины, потому что на куртке у него изображен скорпион, и это лучше слов. Ранее ты упомянул, что в трилогии «Дилер» проверял, как далеко можешь зайти. Эпизод в «Драйве», где Райан буквально топчет гангстера в лифте, перекликается с той идеей? Думаю, он ближе к «Техасской резне». Идея здесь в том, что ни в чем нет ограничений — чем экстремальнее тот или иной поступок, тем интереснее он может быть показан. Так как я все снимаю в строгой хронологии, а сцена с разбиваемой головой предполагалась в конце, у нас уже не было времени на размышления. Мы просто пошли и сняли ее. Потом я решил, что до убийства должен быть поцелуй, потому что каждому фильму нужна сцена, которая, как сердце, толкает кровь по всему сюжету. В «Драйве» получилось показать красоту поцелуя и крайнюю жестокость в одном эпизоде. Свет гаснет, а время словно останавливается. Одно мгновение объединяет поэзию и насилие. После успеха «Драйва» чувствовал ли ты груз ответственности, опасался ли завышенных ожиданий? Интересный вопрос. Не думаю, что «Драйв» — особенный фильм по сравнению с остальными моими работами. Но он был первым, в котором появились два главных ингредиента массового успеха — реальная кинозвезда и некоторое приближение к мейнстриму. До этого я никогда не участвовал в кинофестивалях, не выигрывал премий, а с «Драйвом» получил приз Канн за режиссуру. Безусловно, все изменилось с того вечера. Но я понимал: нужно двигаться дальше и не повторяться. Если критерий успеха начнет диктовать правила, он заставит меня оставаться на прежнем месте. Конечно, это очень удобно, но такой подход не имеет отношения к творчеству как таковому. Так, когда я приступил к драме «Только Бог простит», решил, что должен сделать что-то кардинально непохожее. Нужно было уничтожить все, чтобы возвести нечто новое и оригинальное. И я счастлив, что Райан поддержал меня, отправившись на съемки в Бангкок. В то время между нами закрепилось что-то на уровне телекинеза. Давай перейдем к «Неоновому демону»… Ты говоришь о необходимости сносить старые «здания» и возводить на их месте новые. Но когда речь заходит о тишине и визуальном ряде, более насыщенном, чем слова, выходит, что в последних четырех фильмах, включая «Демона», ты просто исследуешь одну и ту же идею разными способами. Нужно быть немного одержимым, чтобы понять мою философию. Я никогда не попаду под контроль или в рамки четких категорий. Например, можно сказать, что в «Драйве» я достиг вершины в изображении маскулинности. В «Только Бог простит» глубоко изучал тему импотенции, так как мой герой подавлен своей матерью. А 16-летняя девочка в «Неоновом демоне» — это просто фантазия о том, что значит быть красивой женщиной. Как видишь, я не уродился красивым, а потому не знаю, что это значит. Вот ты выглядишь хорошо, Джеймс. Если про меня скажут, что я харизматичный, это уже будет удачей. А ты красив, и это совсем другое дело. Красота — моя навязчивая идея. Пожалуй, я и сам хотел бы быть красивой женщиной. В «Демоне» я выразил свою фантазию, показав, какое отношение это имеет к миру, в котором мы сейчас живем. Все больше людей оказываются одержимы красотой. Продолжительность жизни снижается, а красота становится все более юной и в конце концов пожирает саму себя. Помимо прочего, я хотел сделать фильм ужасов о красоте. Мне кажется, мир моды — идеальное место для съемок на эту тему. Именно там уровень помешательства на красоте запределен. Кроме хоррора, я намеревался создать и фантастический фильм, и мелодраму, и комедию. Мне требовалось выразить все мысли, которыми я был охвачен в то время. И в итоге «Неоновый демон» оказался для меня чем-то вроде ритуальной магии при анализе красоты, рожденной от демонических сил. Образы в ленте так точны. Да и все — игра актеров, движения камеры, монтаж — имеет свой ритм. В этом плане картина очень отличается ото всех остальных твоих работ. Как ты добился такого эффекта? Здесь все основано на четкой связи между содержанием и формой. Как ты понимаешь, визуальная составляющая в моем кино порой и есть содержание. Главные элементы, с которыми по-прежнему можно экспериментировать в кинематографе, — это структура и ритм. Именно проработка данных аспектов и позволяет продвинуться вперед в режиссуре. Я с самого детства чувствовал, словно я из будущего. Вот и «Неоновый демон» такой же, картина из будущего. Знаешь, порой фильмы сами начинают диктовать, как нужно рассказывать их сюжеты. Но в конечном счете все приходит к одному: «Меньше — это больше, ничего — это все». Ты когда-нибудь говорил это Эль Фаннинг во время съемок? Я бы повторял ей это снова и снова. И хотел бы, чтобы она повторяла эти слова мне. А после вместо команды «Мотор!» сказал бы: «Пойдем перепихнемся».... подробнее
26.03.2014
Пять страйков Даррена Аронофски

Он без труда может уломать голливудскую звезду первой величины сняться в его проекте абсолютно бесплатно. Ему под силу подать чернушную историю так, что еще четверть века и дольше ее будут считать лучшим, что было показано по теме с большого экрана. Он спокойно примет провал и перенесет негатив критиканов, чтобы потом, вернувшись, стать для них писаной торбой. Даррен Аронофски — уникальный художественный феномен, режиссер с самой скромной по меркам фабрики грез фильмографией. Он — хитрый лис, умеющий мастерски балансировать на тонкой грани между мейнстримом и артхаусом, снимая «и вашим, и нашим». Человек с кинораздвоением личности — то он с головой погружается в эфемерные метафизические материи бытия («Фонтан»), то снимает предельно реалистичную драму, почти что мокьюментари («Рестлер»). Уверенно и гордо называет себя независимым режиссером, но при первой же возможности без сомнений шагает в мир высокобюджетного массового кино. Даррен вырос в Бруклине, на границе с Маленькой Одессой, районом Брайтон-Бич, известным как крупнейшая заокеанская резервация эмигрантов из СССР середины 1970-х. Тогда будущий культовый режиссер таковым себя не видел, в отличие от многих нынешних коллег по цеху. Он любил писать и фотографировать, но ему даже в голову не приходило, что эти две страсти можно объединить в одну. А потом в его жизни случился казус с кинотеатром. Будучи молодым парнем, Аронофски, как все его сверстники, любил боевики и спортивные драмы. Он пошел в кино на какую-то из частей «Рокки», но все билеты были распроданы, а в соседнем помещении, на дополнительном экране, показывали фильм Спайка Ли «Ей это нужно позарез». Так Даррен Аронофски познакомился с независимым кино. А довершили дело Стэнли Кубрик, Мартин Скорсезе и крестный отец независимой эстетики Дэвид Линч, чьи фильмы режиссер помнит наизусть. Ответная реплика от фильммейкера была лишь делом времени. Заручившись поддержкой друга по университетским годам и постоянного коллеги, оператора Мэттью Либатика, и еще двух сотен приятелей и сочувствующих (каждый из которых скинулся по сто долларов), Даррен собрал бюджет для своей первой полнометражной картины «Пи» и начал снимать на свой страх и риск. Скромная сумма первым делом ударила по качеству изображения, а хитрости сказать, что все так и было задумано, тогда еще не хватило. Массовых прецедентов было мало — примерно в это же время вышли «Торжество» Томаса Винтерберга и «Идиоты» Ларса фон Триера из проекта «Догма 95», где низкое качество съемки расценивалось как художественный прием, а техника уступала место сюжету и персонажам. «Ведьма из Блэр» еще не была снята, и Аронофски очень переживал за судьбу «Пи», постоянно докладывая в общую копилку из собственных сбережений, сумев раздуть бюджет до $60 тыс. Однако Даррен напрасно сомневался в успехе — опыт одного из первых в независимом кино краудфандингов оказался весьма удачен. Мрачная черно-белая сюрреалистическая лента, похожая на рваный кошмарный сон, о попытках гениального математика Максимилиана Коэна подобрать стройный код к иррациональной вселенной не только оглушительно прогремела на фестивале «Сандэнс», но и окупилась в прокате. Все акционеры, кстати, получили свои вложения назад и с процентами. Критики называли фильм Даррена открытием, низкобюджетным аналогом самой легендарной «Матрицы», вышедшей годом позже, свежим взглядом на вечный вопрос о поисках ключа, который привнесет логичную упорядоченность в броуновское движение мироздания. И никого не смутило, что молодой режиссер замахнулся на темы шириной с баобаб и не прогадал. Он был абсолютно в тренде. Но предложения, которое последовало от баловня судьбы, никто из продюсеров не ожидал. Уж лучше бы он им снова про глобальное, а он про наркоманов... Идея экранизировать роман Хьюберта Селби младшего «Реквием по мечте» была для Аронофски почти навязчивой. Даррен вцепился в нее как орел в свою жертву, упрямо настаивая на том, что снимет либо эту историю, либо ничего. Продюсеры, шокированные мрачностью и обильными сценами насилия, не захотели связываться с психом Аронофски и забрали свои миллионы. В итоге, после продолжительных мытарств и унизительных отказов, Даррен нашел-таки своих продюсеров, молодых парней без предрассудков. Именно они поспособствовали рождению динамичного, новаторского, лаконичного и болезненно-откровенного аудиовизуального совершенства. «Вы сами когда-нибудь принимали наркотики?», — как бы невзначай спросил Федор Бондарчук в интервью с Аронофски. «"Реквием по мечте" не о наркотиках, а о зависимости», — ушел от ответа режиссер. В фильме нет пропаганды наркомании, хотя абстрактный наркотик здесь представлен весьма живописно. Скорее лента повествует о зависимости любого рода: «последняя сигарета — и я в завязке; только одна конфета, а завтра в спортзал; еще одно селфи в инстаграм — и больше никогда не буду отламывать статуям ноги; еще одна серия — и сразу за работу/учебу». Знакомо, не правда ли? По сути, наркотиком может стать сама мечта. Идея была не нова — на тот момент четыре года как вышел культовый «На игле» Дэнни Бойла, готовился к показу «Траффик» Стивена Содерберга. Но именно «Реквием» вошел в историю кино как самый громкий и обсуждаемый проект своего времени. И хотя гениального в сюжете, в общем, нет, для молодежи он стал предметом благоговейного поклонения. Даррен Аронофски впервые сделал то, что проворачивал потом не раз. Циники-интеллектуалы оценили авторское изящество и легкость, с которой «Реквием», поквитавшись с американской мечтой, вырвался в лидеры среди прочих похожих картин — так нашуметь до сих пор никому не удавалось. Широкий зритель нашел ответ на вечный вопрос — «быть или не быть», хотя целью ответить на него режиссер, кажется, не задавался. Они же открыли для себя героев, которым могли искренне сопереживать. Обаяшка и тогда еще ни разу не актер Джаред Лето, подросшая и похорошевшая Сара из «Лабиринта» — Дженнифер Коннелли, а также неподражаемая в своей одержимости Эллен Берстин — все они вошли в сюжет так органично и непринужденно, как будто там и были найдены. Таким персонажам зритель мог верить и в тайне, с ужасом, себя с ними отождествлять, думая: «А что, если и я так…». Ну а «физики» в противовес «лирикам» смогли получить свою долю экстаза от лихорадочного клипово-рекламного монтажа, насчитывающего более 2 тыс. склеек при норме в 600-700, и самого популярного саундтрека нулевых “Winter: Lux AeternaКлинта Мэнселла. Второй полный метр в карьере Аронофски и второй уверенный страйк. Головокружение от успехов было слегка развеяно — режиссер взялся за старое и снял технически сложную, красивую, медитативную, тягучую как кленовый сироп и занудную притчу «Фонтан» о вечной жизни, любви и поиске. Но перемудрил. Это почувствовали и критики, и зрители — картина провалилась в прокате, а Даррен затихарился на два года, чтобы выдать то, что у него получается лучше всего. Для своей спортивной драмы «Рестлер» Аронофски провернул целую авантюру. Он выкопал из небытия легендарного когда-то актера, спившегося и опустившегося на самое дно, ненадежного и малоинтересного продюсерам Микки Рурка. Даррен не просто рискнул, предложив Рурку, главную роль, он воскресил его на большом экране спустя 15 лет простоя. Студиям и спонсорам эта идея была не по душе — Рурк на тот момент не стоил ничего, он был даже не в нуле, а в небольшом минусе. Аронофски же помнил впечатления собственного пубертатного периода, когда на экран вышли «Сердце ангела» и «Девять с половиной недель». Он понимал, что другого актера с такой же сильной энергетикой и уникальной историей ему просто не найти, поэтому, не дрогнув перед характерным и часто раздражительным Рурком, нахально пригрозил, что если тот нарушит дисциплину или сорвется, будет тотчас уволен. Микки не подвел — все время, что Даррен искал средства для своего проекта, он занимался рестлингом и выматывающими тренировками. В итоге они с Аронофски спелись настолько, что Рурк, доверившись режиссеру, привнес в картину гораздо больше личного, чем предполагалось заранее. Он живет в своей роли, по-честному и без прикрас рассказывая повесть о стареющем, увядающем, когда-то успешном, но ныне почти канувшем в Лету борце (читай, актере). И пока одни наслаждаются жестокими мочилками с использованием острых бытовых предметов и складных стульев, другие наблюдают полураспад дефективной человеческой личности. Кому хлеба, а кому зрелищ… Аронофски действительно заслуживает восхищения — «Золотой лев» Венецианского кинофестиваля, второе открытие мегазвезды 80-х, душевная и честная драма, снятая почти в документальном стиле. Да вся съемочная команда здесь предстала на зрительский суд с оголенными нервами, без единой секунды фальши. Даррен — как тот пострел, что везде поспел. Бюджет он тоже уберег, насколько мог. К примеру, сцена в универмаге снималась с настоящими покупателями, которых Рурку в самом деле пришлось обслуживать. Помните ту занудную старушенцию — «чуть поменьше, чуть побольше»? Она чуть не довела Микки до греха. Еще через два года после сурового маскулинного «Рестлера» Аронофски снимает «девчачий» деликатесный психологический триллер «Черный лебедь». Тогда эстеты и высокочувствительные зануды с тонкой душевной организацией на все лады ругали Даррена за незнание отрасли. Положа руку на сердце, до балета фильму как до звезды в системе Альфа Центавра, но, собственно, не о нем здесь речь. Да простят нас искусствоведы за такое сравнение, балет в ленте — всего лишь вкусная подливка, настоящее мясцо — глубже. Даррен нашел красивую и оригинальную форму в виде музыки Чайковского, пластики «Лебединого озера», изящных балетных пачек и страшного мифа о Белом и Черном лебеде в лице одной балерины. Для Америки тема стала открытием, свежим бризом, а потому мало кто заметил, что Даррен на самом деле снял историю человеческих психозов. Его Нина сознательно истязала себя до кровавой чесотки, а потом с таким же старанием, с которым непривычная к балетным па Натали Портман тянула носок, взрастила в себе красноглазого монстра. Все остальное — самодурство матери, конкуренция стервы-соперницы, домогательства шефа, подавленные сексуальные желания — способствовали в достижении обреченного величия. А желаемая высота для нее обернулась распадом, на сей раз, окончательным и бесповоротным. О, Фрейд станцевал бы джигу. Возможно, не зря Даррен выбрал на главную роль именно Портман, умницу-еврейку с целым омутом чертей и гарвардским дипломом по психологии. Ее самоотдача легко заставляет поверить во все мазохистские стремления примы-героини. И потом, такой развязной, страстной и откровенной мы Потрман не видели, кажется, со времен «Близости». Фильм же получился одновременно гнетущим и параноидальным, как в «квартирной трилогии» Романа Полански, и при этом эксцентричным и захватывающим. А дерганая камера, фирменные резкие монтажные склейки, неожиданные ракурсы, неудобное для зрителя кадрирование и игра света и тени сделали свое дело в плане уплотнения атмосферы. Ничего нового, но плюс один страйк в активе режиссера. Завтра в российские кинотеатры на всех порах ворвется долгожданный и многообещающий шестой полный метр Аронофски — эпик «Ной». Картина значительно отличается от всего, что ей предшествовало, уже хотя бы по масштабам рекламной кампании. Даррен замахнулся ни много ни мало на самую фундаментальную библейскую историю. Но режиссер не воспринимает работу с тяжеловесной серьезностью, которая могла бы все испортить. Для Аронофски сюжет о спасении от Всемирного потопа — детская сказка со светлым и обнадеживающим концом. Если задуматься, так оно и есть. Рассказ о мессии, спасшем «каждой твари по паре» выглядит очень занимательно и без религиозной подоплеки. А для Даррена с ним связана личная история — в школе он выиграл конкурс со стихотворением о Ное и даже зачитывал его на заседании ООН. При таком раскладе, да вкупе с нетривиальным авторским подходом, золотым актерским составом и фирменной философией, стоит довериться режиссеру. Хотя, конечно, он получит свою долю подзатыльников от критиков и религиозных сообществ. Но мы-то будем с нетерпением ждать очередной ребус на тему преодоления личных неврозов и страстей на фоне бушующей стихии под давлением непосильной для человека задачи. Возможно, нас снова ждет страйк, на сей раз грандиозных масштабов и с головокружительным ценником. Если нет, что ж, просто насладимся эпичным зрелищем последствий гнева Господня. Как бы то ни было, можем быть спокойны — у Даррена Аронофски просто не бывает проходных фильмов. ... подробнее