Про богов и людей. Рецензия на фильм «Убийство священного оленя»

Новый фильм режиссера Йоргоса Лантимоса российский зритель ждал, кажется, слишком долго и успел прокиснуть в своем ожидании. Почти год лента была в пути из Канн, где забрала «Золотую пальмовую ветвь» за лучший сценарий, к отечественным кинотеатрам, но наши прокатчики, будто сговорившись, решили сильно урезать сеансы. Так было в свое время и с «Меланхолией» Ларса фон Триера, что не помешало ей стать признанной удачей в карьере экстравагантного датчанина и поводом для светского обмена мнениями среди киноманов.

— А вы смотрели? — спрашивал при встрече один.
— Еще нет, — заговорщически отвечал другой.
— Ну как же так, батенька... — сокрушенно отзывался первый.

«Ну как же так, батенька» с «Убийством священного оленя», к сожалению, не случилось, хотя очень хотелось. И казалось, что для этого были все предпосылки: режиссер из подающих надежды, актеры все как на подбор и жестокая древнегреческая мифология в основе.

Йоргос Лантимос — явление штучное. Начнем с того, что он грек. Колыбель западной цивилизации, щедрая на великих скульпторов и философов, до обидного скупа на кинодеятелей. Но тут она подарила нам не просто режиссера, эксплуатирующего свои корни и снимающего проходные ромкомы, а творца, который с успехом держит удар в лиге авторского кино. Лантимос обратил на себя внимание публики с выхода замысловатого «Лобстера», а зрители с более чутким радаром запомнили его имя после картины «Клык».

«Убийство священного оленя» — фильм, где греческое происхождение Лантимоса проступает явственнее, чем в предыдущих работах. В основе сюжета — миф о царе Агамемноне, которому пришлось отдать в жертву Артемиде собственную дочь. Причина — неудачная охота царя, на которой он подстрелил трепетную лань богини. В роли условной инкарнации Агамемнона предстает кардиохирург Стивен в исполнении своенравного ирландца Колина Фаррелла. В этом образе актер гораздо больше похож на императора, чем в «Александре». Он возмужал, как-то по-солидному оброс, а его знаменитая складка между кустистыми бровями стала еще более пластичной и посильно помогает при выстраивании характера персонажа. Еще одна часть тела ирландца, к которой в этой картине приковано особое внимание, — руки. Они здесь намеренно в фокусе, их лобызают и восхваляют. Они символичны, как руки Творца на фреске Микеланджело в момент сотворения Адама. И говорят о том, что герой не только вершит судьбы пациентов на операционном столе, как любой другой хирург, но и принадлежат к той когорте, что почитают себя непогрешимыми, карающими и дарующими.

Под стать мужу и жена. Супругу врача взялась воплотить Николь Кидман — уникальная актриса, которая с одинаковым рвением откликается на любые вызовы режиссеров, будь то попкорновая комедия или серьезный артхаус. И уже с каким-то пугающим, маниакальным упорством вновь и вновь раздевается перед камерой, словно вытанцовывает языческие танцы, пытаясь спугнуть старость. Не избежать зрителю этого удовольствия, которое с каждым годом становится все более сомнительным, и в этот раз. Здесь она успешная дама-офтальмолог, холодная, будто рыба, только что вынутая из морозилки, и надменная. Даже в постельной сцене героиня не предается страсти, а дарит себя, словно лавровый венок марафонцу на финише.

Оба героя идут по фильму уверенной походкой, будто сошли с Олимпа, любуются своим отражением в глазах друг друга и изредка осыпают крохами внимания детей и друзей. Дети, коих в фильме двое, тоже не пылают братско-сестринской любовью, что становится с развитием сюжета все яснее. Вся эта идиллическая картина семейства нарочито фальшива. И требует, жаждет того, кто придет и бросит на сервированный стол грязный стоптанный ботинок, чтобы обрызгать нечистотами присутствующих, вызвать их к ответу за собственную черствость и высокомерие.

Таким героем становится подросток Боб, которого прикормил Стивен. Почему? До некоторого времени остается загадкой, но прозорливый зритель поймет, что мальчик не так прост — это молох фильма. Его блестяще сыграл молодой актер Барри Кеоган. Из-за хронологических расхождений с зарубежным прокатом российский зритель узнал его после «Дюнкерка», а западный — в другом порядке. Что, в принципе, не так важно, но если в нолановском военном полотне он привлекает внимание лишь своей необычностью, то здесь полномасштабно разворачивается и создает образ не в бровь, а в глаз. Именно его Бобу — юноше с невнятными повадками и нервным подергиванием, который притягивает так же сильно, как отталкивает, — суждено смять судьбы героев, словно кальку в кулаке.

Первая половина картины — удивительная по красоте раскладка гадальных карт на цветастом платке, которая завораживает своей идеальностью благодаря операторской работе и музыке, созданной для соборов и церквей, чтобы биться о своды и оглушать коленопреклоненных прихожан устрашающей мощью. Вторая — само гадание, стремительная смена карточных комбинаций, в каждой из которых мелькает гранд-дама с косой и нависает вопрос, кто же станет тем священным жертвенным оленем.

Фильм, несмотря на современные декорации, оставил себе характер древнегреческой трагедии, где все персонажи еще ветхозаветные, — живут вечность и грешат так же. Пока не придет вселенский потоп. И если бы картина создавалась в христианской традиции, то весь сюжет сжался бы до размера каштана. Просто один из родителей взошел бы на крест ради спасения потомства, и — титры. Но в мире, где живут древнегреческие боги, человек столь же жесток — он скорее пойдет на жертвоприношение, чем примет кару на себя, даже за собственные ошибки.

Вся патетика «Убийства священного оленя» говорит о желании режиссера сделать сложную, фактурную по смыслу и исполнению картину. Но сюжет, на самом деле, прост, да и в самом действии до обидного много шероховатостей. Лантимос щедро замахивается для боксерского удара, но вдруг хватается за макраме. Ждешь, что вот сейчас автор оголит нервы, пройдется по ним, как гусляр, наиграется. Но каждый новый виток опять приводит не к кровавой развязке, китчу или абсурду, а к чинному, даже изящному разрешению поставленной задачи. Нет ни «выбора Софи», которого подспудно ждешь, ни кары небесной. Словно целая мелодия сыграна на одной струне. А местами и вовсе рождается смешок, зрительская ухмылка, причем тогда, когда автор не задумывал. Особенно во время диалогов, которые порой до нелепости не подходят действу. Будто оратор вышел на трибуны, а у самого ширинка расстегнута.

«Убийство священного оленя» не лучшая, но обещание лучшей работы режиссера. Главное, что нужно сделать Лантимосу, — перестать ловить гарпуном кильку. Это, конечно, кино от первого до последнего кадра авторское. После чего критики любят присовокупить, мол, не для массового зрителя. Но все это глупости, да и попахивает дискриминацией. Просто авторское кино — как физиономия первого встречного: либо понравится, либо оттолкнет. И уже с первых минут фильма греческий режиссер бескомпромиссно делит зрителей на своих и чужих, показывая вскрытую грудину, где тошнотворно бьется, трепещет человеческое сердце.

Новости на эту тему

Колин Фаррелл станет опасным священником
Николь Кидман подружится с молодыми людьми
Кидман и Фаннинг станут юристами
«Пингвин» стал триумфатором супергеройского «Выбора критиков»
Николь Кидман столкнется с убийством