







В одном из своих интервью друг режиссера Джима Джармуша, хриплоголосая муза прокуренных баров и легенда экспериментального рока Том Уэйтс, заявил, что любит останавливаться в дешевых мотелях, потому что они «как-то человечнее». Там помнят, как тебя зовут (даже если ты не Джармуш и не Уэйтс), а если тебе в три часа ночи захочется перекусить, то можно спуститься к портье, и он поделится с тобой сэндвичем. В каком-нибудь «Хилтоне» такое невозможно себе представить.
Главный герой новой картины Джима Джармуша похож на абсолютно счастливого человека. Он живет в полной гармонии с самим собой и окружающим миром, и мир отвечает ему взаимностью: будучи водителем автобуса Патерсон сочиняет трогательные стихи в духе своего обожаемого Уильяма Карлоса Уильямса. Обычные предметы вроде спичек превращаются в его блокнотике в метафору той упоительной секунды, когда ты «зажег» любимую девушку, и теперь уже ничего не будет как раньше. Обычные разговоры пассажиров в автобусе радуют его, как ребенка конфетка, а опасные (на самом деле не очень) инциденты в баре побуждают проявлять внезапный героизм, от которого потом водителю-поэту становится как-то неловко.



Драйвер в роли «драйвера» смотрится так, будто нашумевшие сериалы про жизнь современных девочек, фильмы мэтров Голливуда про монахов и сама далекая-далекая галактика были для него лишь скрупулезными поисками дороги в Патерсон. И понятно, что Джим пригласил Адама в свою ленту не потому, что тот звезда «Пробуждения силы» (этот режиссер вообще не смотрел «Звездные войны» и не собирается). Помимо очевидных актерских заслуг, у Драйвера для воплощения данного образа имеется идеальная фактура — он немного косолап, лопоух, у него огромные ступни (что, наверно, на самом деле помогает лучше водить автобус), а также удивительно живая мимика. Самое главное его оружие в этом фильме — лучезарная улыбка до ушей. Патерсон рулит и безмятежно улыбается разговорам пассажиров (знаменитым джармушевским разговорам ни о чем), болтает с Лорой и весь светится, как начищенный самовар, ведь рядом с ним живет и дышит такая осязаемая красота, и, конечно, до ушей расплывается его рот, когда эта красота ласково щебечет ему о его героизме и поэтическом даре.