Новость: Гор Вербински: «“Лекарство от здоровья”

18.01.2017 19:30

Гор Вербински: «“Лекарство от здоровья” — это современная готика»

Поклонники поставленного Гором Вербински в 2002 году ремейка японского «Звонка» с нетерпением ждут возвращения режиссера к жанру хоррора с фильмом «Лекарство от здоровья». Судя по всему, картина, главные роли в которой достались Дэйну ДеХаану, Джейсону Айзексу и Мии Гот, станет не менее будоражащей и пугающей.

Поздним ненастным вечером на Манхэттене финансового директора некой компании в его собственном офисе разбивает сердечный приступ. Чуть позже зритель знакомится с Локхартом (Дэйн ДеХаан), одним из молодых сотрудников компании, которого совет соучредителей командирует в Швейцарию с целью разыскать и вернуть выздоравливающего финансиста, внезапно решившего продлить лечение «водными процедурами» в одном из альпийских замков. Едва прибыв на место, Локхарт чувствует недоброе: все выглядит неестественно совершенным, все как один облачены в белое… Циничный Локхарт желает поскорее найти руководителя и сесть на самолет в Штаты, но при попытке покинуть лечебницу попадает в автокатастрофу. Будучи вынужденным остаться на время реабилитации в замке, он задерживается здесь дольше, чем планировал, и начинает видеть и ощущать странные вещи.

В то время, как наступивший год обещает быть даже в большей степени, нежели предыдущий, наполненным ремейками и сиквелами, «Лекарство от здоровья», напротив, представляется чем-то вроде оригинальных ранних триллеров Дэвида Финчера. Шокирующая атмосфера фильма явно рассчитана на то, чтобы держать зрителя в постоянном напряжении. После пресс-показа первых тридцати минут новой работы Вербински рассказал об основных составляющих своего видения проекта и о том, откуда взялась его основная идея.

На первый взгляд кажется, что имеешь дело с экранизацией — название картины напоминает заголовок типичного книжного бестселлера. Но оказывается, это абсолютно самостоятельное произведение.

Мы — сценарист Джастин Хэйс и я — оба поклонники «Волшебной горы» Томаса Манна, где рассказывается о группе людей, цепляющихся за свои недуги в санатории, но отрицающих неотвратимо надвигающуюся Первую мировую войну. Мы исследуем то же чувство отрицания, что и Манн. Но у нас своя история и свой язык. Можно сказать, это современная готика.

Как раз в интерьерах санатория мы и видим ужасную картину — галерею людей, заканчивающих здесь свои дни. Мы испытываем страх угодить в сумасшедший дом только потому, что кто-то сочтет нас безумными.

Интересно, что вы упомянули сумасшедший дом. Есть фрагмент в первой четверти фильма, где четко видно, что наш герой уже созрел для диагноза. Да и место располагает — спокойное такое, сотовой связи нет, часы остановились, компьютер умер… Так, может быть, и с тобой что-то не то? Может, наступило время для перезагрузки? Это место — просто «тирамису» какое-то. Фасад прекрасен, но за ним кроется лечение, а за лечением — то, что случилось двести лет назад. А еще глубже — смутное предчувствие, что все повторится снова.

Поначалу это место выглядит благостно и жизнеутверждающе, но довольно быстро зрителя начнет потряхивать от того, что в белом здесь разгуливают абсолютно все: сестры, доктора, пациенты…

Пока герой не оказался здесь, манхэттенская реальность была единственной и незыблемой. И вот он в мире куда более таинственном. И визуально, и в плане звука мне хотелось сделать так, будто зритель приезжает сюда. И он вроде бы не против оказаться здесь на первых порах. Это есть попытка примирения с идеей, что мы рождаемся, идем в школу, потом на работу, потом умираем. Но как же так? Просто просиживать штаны до рака простаты — это и есть вся жизнь? Может быть, существует что-то еще?

Давно вы с Джастином начали разрабатывать идею ленты? Сразу после «Одинокого рейнджера»?

Да. Я размышлял об отрицании действительности, о чувстве сиюминутной безопасности, несмотря на которое что-то происходит прямо в сейчас. Ощущение чего-то неминуемого, сродни пятну на рентгеновском снимке, тянет героя к прозрению и к камере в конце коридора. Это колдовство, своего рода заклинание, в которое можно вплести все — музыку, картинку, персонажей, сюжет. Мне хочется думать, что ощущение неведомого происходящего действия, которое герой не слышит и не понимает, — это вообще отдельное лицо. Первыми шагами к оформившейся идее были размышления о подобных вещах.

Психиатр бы спросил, есть ли в этом аналогии с Голливудом?

Вопрос интересный, потому что взлет какого-либо жанра, как правило, отображает дух времени. Вы же видели фильмы 50-х, которые вроде бы про монстров, а на деле о «красной угрозе». Как мне кажется, в «Лекарстве от здоровья» мы исследуем синдром отрицания. Все мы прекрасно помним историю, однако снова и снова несемся на полной скорости, видим стену впереди, но не поворачиваем руль. Потому что мы живем вот так, остальное нам неинтересно. Все хотят, чтобы личный врач поставил диагноз «Ты прощен», верно? «Ты несовершенен. И ни в чем не виноват, потому что несовершенен», — прекрасная идея, чтобы за нее ухватиться. Все эти богачи, директора, руководители остались в пансионате, вцепившись в свой диагноз, встав на его защиту, и затихли. Для них плохая новость заключается в том, что они больны. Но есть и хорошая — имеется лекарство. Я думаю, что все, оказавшиеся в этом месте, своего рода лотофаги, словно в опиумном дурмане твердящие: «Кровопускание здорово помогает, мне нравится». Они просто ждут каких-нибудь очередных процедур.

Многие скажут, что сейчас ваш фильм гораздо актуальнее, чем тогда, когда вы начали над ним работать.

Согласен. Сама по себе эта картина ни в коем случае не является социальной критикой, как не был ею и «Звонок», но в контексте такого явления, как дух времени, в контексте практически осязаемого экзистенциального кризиса он, я надеюсь, сможет затронуть зрителя настолько, что через четыре дня тот скажет: «Какое-то странное ощущение. Что-то мне не по себе. И это явно из-за того фильма».

Исполнитель главной роли Дэйн ДеХаан некоторыми чертами характера напоминает Джимми Стюарта, но ярче и многограннее. Он выглядит высокомерным и наглым, и, сопереживая ему, непременно отмечаешь, что он точно принадлежит к миру беспринципных и жестоких людей. Когда вы окончательно решили, что Локхарта сыграет именно Дэйн?

Я всегда был его поклонником. Увидел Дэйна в небольшом эпизоде в триллере «Место под соснами» и сразу захотел как-нибудь поработать с ним. Когда мы начали разрабатывать «Лекарство», я просто не мог выкинуть его типаж из головы. Мы много говорили о том, что нельзя позволить зрителю симпатизировать Локхарту с самого начала, это будет неправильно. Мы должны были оставить ему большое пространство для трансформации. Он действительно болен. Это такая, знаете, современная болезнь финансового трейдера. Он любой ценой не желает быть похожим на своего отца, хочет оказаться наверху, и ему плевать, по скольким головам придется пройти, чтобы там оказаться. И чем больше ДеХаан усиливает эту сторону характера персонажа, тем мощнее получается эффект, когда доктор кладет руку на его колено и спрашивает: «Когда вы в последний раз чувствовали себя счастливым?».

На одной из пресс-конференций вы рассказывали о том, как нашли замок для съемок. Но вашей команде, наверное, пришлось достраивать множество интерьеров.

Нет, лишь несколько. Пару коридоров мы построили, но главное, нам удалось найти огромную старую больницу в пригороде Берлина. После Первой мировой войны в ней лечился Гитлер. Лечебница очень старая и с богатой историей: некоторое время там размещался советский госпиталь, но сейчас комплекс полностью заброшен. Мы высадили новую траву на лужайках, перекрасили стены, починили крышу… Казалось бы, для сцен с водой мы должны были построить огромные резервуары и прочие подобные объекты, но большинство из них уже имелись в наличии. Сначала мы приехали в Германию вдвоем с моим оператором негласно, чтобы работать спокойно, не привлекая внимания. Он был решительно настроен отыскать именно то, что нам нужно, ухватить самую суть, чего мы, собственно, и добились.