Ясмина Реза: «Нет смысла писать для театра, если это непонятно»

«Я работаю как художник. Когда он пишет чей-то портрет, его не интересует детство персонажа. Он изображает то, что видит».


Пьеса Ясмины Реза «Бог резни» (2008) стала мировым хитом. Это ее рассказ о работе с Романом Полански над киноадаптацией и об отношении к драматургии в целом.

В конце 2005 года с драматургом Ясминой Реза связался директор немецкого театра, который предложил ей написать новую пьесу. «Я сказала "Нет, я устала, это тяжело, не хочу этим заниматься"», — рассказывает Реза, сидя в углу темного бара парижского отеля. Она хлопает ладонью, словно вспоминая тот отказ. Но затем произошло нечто, изменившее ее решение.

«В жизни моего сына случилась небольшая история, — она наполняет чашку травяным чаем из чайника в восточном стиле, продолжая говорить. — Ему было 13 или 14, и его друг подрался со знакомым. Они обменялись ударами, и приятель моего сына выбил тому, другому, зуб. Спустя несколько дней я встретила мать того мальчика на улице. Я спросила, как ее сын, лучше ли ему, потому что знала, что там что-то с зубом, — может, даже нужна была операция. Она мне ответила: "Вы представляете? Его родители даже не позвонили мне"».

Реза смотрит на меня неотрывно своими карими глазами, как бы подчеркивая важность момента. Но затем ее губы раздвигаются в широкой усмешке. «Это было неожиданно — раз! Я подумала: "Это потрясающая тема", — она почти подпрыгивает в своем кресле, ее волосы шуршат, как будто отражая энтузиазм рассказчицы. — Так что я позвонила немцам и спросила, по-прежнему ли они хотят получить от меня пьесу. Они сказали, да, хотят, но я должна ее закончить не позднее апреля».

Реза написала ее целиком за три месяца. «Никаких особых приемов, — говорит она беззаботно. — Я просто писала».

Результатом трудов стал «Бог резни». Это одна из самых популярных и восторженно принятых пьес за последние годы, поставленная в нескольких театрах, и по которой снял фильм режиссер Роман Полански с актерами Кейт Уинслет, Кристофом Вальцем, Джоном Рейлли и Джоди Фостер. О двух враждебно настроенных супружеских парах, встретившихся, чтобы обсудить драку своих детей на игровой площадке.

Пьеса начинается с внешне приличной встречи, которая вскоре перерастает в вечер обоюдной неприязни и ругани. В конце этой стычки ядовитые реплики персонажей насквозь прожигают внешний лоск и чопорность представителей среднего класса, обнажая всю комичность и неприглядность ситуации.

В Лондоне, где премьера состоялась в 2008 (следом за переводом произведения давним коллегой Реза Кристофером Хэмптоном), это был успех во всех смыслах. Работа, высоко оцененная критиками, а кроме того, коммерчески успешная. В «Гардиан» Майкл Биллингтон провозгласил писательницу «прирожденным сатириком», другие признавались, что без ума от ее острой проницательности и тонкого юмора. В общем, после победы в номинации «Лучшая новая пьеса» (премия Лоуренса Оливье), постановки на Бродвее и вручения «Тони» в 2009, «Бог резни» стал третьей самой долгоиграющей пьесой за последние десять лет.

Фильм Полански, названный просто «Резня», удивительно точно предает дух оригинала. И хотя действие перенесено из Парижа в Бруклин, большая часть диалогов сохранена, и напряжение угрожающе нарастает в этих четырех катастрофически тесных стенах квартиры.

«Я использовала все, что можно, перенося события из Парижа в Бруклин, — говорит Реза; она занималась адаптацией пьесы вместе с Полански. — Мы писали сценарий на французском, но он хотел поставить фильм с английскими актерами, потому что ему так было удобнее. Поэтому он сделал перевод».

Впервые за 52 года жизни Ясмина Реза дала согласие на экранизацию своего произведения на большом экране.

"Art" («Искусство»), написанный ею в 1994 и благодаря которому она стала широко известна, был переведен более чем на 30 языков, собрал почти 200 млн фунтов общей выручки и был коронован тремя престижными театральными наградами: французским «Мольером», британским «Оливье» и — впервые неанглоязычная постановка — американским «Тони».

А затем с аншлагом прошли и другие четыре пьесы, включая "Life x 3" («Три версии жизни»). Зрители переполнили театры по обе стороны Ла-Манша. Во Франции, стране, где коммерческий успех в искусстве часто приравнивается к творческой неудаче, Реза, тем не менее, стала звездой. Ежедневная газета Liberation как-то сравнила медиабум вокруг постановки одной из ее пьес с производством «Гарри Поттера».

Ясмина говорит, что она была «завалена» предложениями от кинопродюсеров об адаптациях ее драматургии, и она всем говорила «нет» до сего момента. Что заставило сказать «да»?

Полански, — произносит она после короткого молчания. — Я обожаю его». Эти двое не в первый раз объединили свои усилия — Реза переводила театральную версию Полански — «Превращение» Кафки — в конце '80-х по просьбе самого режиссера. Я интересуюсь, были ли у нее угрызения совести во время их совместной работы. «Угрызения совести?» — она явно озадачена. Да, была неловкость после того факта, что Полански разыскивается в Штатах по шести криминальным эпизодам, включая изнасилование 13-летней девушки (поэтому «Резня» была снята в Париже?). «Нет, я не чувствовала никаких угрызений, — возражает она. — Мне было очень хорошо с ним работать. Мы одинаковые. Мы не рассуждаем о смысле. Мы говорим об инстинктах».

Такой вот странный ответ женщины, которая однажды сказала: «Театр — это зеркало, преувеличенное отражение общества. Все великие драматурги — моралисты». И правда в том, что в ее пьесах притворство, лицемерие, легкомыслие поражаются с сокрушительной точностью. В «Боге резни» это комический герой Ален, циничный адвокат, проводящий много времени в телефонных переговорах по защите кошмарных побочных эффектов некоего препарата, произведенного сомнительной фармацевтической компанией.

В "Life x 3" Реза представляет три версии одного званого ужина, вновь обнажая фальшь светского жеманства и первобытную дикость, скрывающуюся в глубине под маской лжи. Возможно ее происхождение — Реза выросла во Франции, воспитанная отцом, инженером с русско-иранскими корнями (он умер несколько лет назад), и матерью, венгерской скрипачкой, — дало ей такое нестандартное восприятие? Хотя Реза говорит, что «чувствует Францию» и знает в своей стране все социо-культурные тонкости, ее угол зрения, острый и ироничный, напоминает, скорее, взор стороннего наблюдателя.

Она все еще считает себя моралистом? Реза смеется в ответ: «По всем этим университетским теориям выходит, что моралист. Я не знаю, да или нет… Возможно», — она задумывается, делает новый глоток своего чая.

Собственно, она категорически отказывается от намерения сесть и написать пьесу с «большими соображениями». «Знаете, критики вообще имеют устойчивую тенденцию приписывать моим пьесам социальный аспект. А на самом деле, — боюсь, но все же скажу, — это не то, что действительно меня интересует. Мне нравится довести персонаж до кульминации, сорвать маску и увидеть, как он ломается. Вот это эмоциональное состояние надрыва. Когда ты держишься из последних сил и больше уже не можешь, и инстинкты берут верх. Это чистая физиология».

По этой причине она никогда не ищет объяснений поведения своих героев, чтобы разжевать это зрителям. «Меня не интересует, что с точки зрения психоанализа они как дети, потому что я пишу интуитивно. Я работаю как художник. Когда он делает чей-то портрет, его не интересует детство персонажа. Он изображает то, что видит. Нет никакого толкования, потому что это ничего не значит».

Большая часть ее пьес, говорит она, начинается не по причине жажды всеобъемлюще раскрыть социальную проблему, а с одной искры — как этот случай с другом ее сына, — которая в итоге проливает свет на нечто большее. Вот что приводит критику к мнению, что ее работы банальны и посредственны; что успех ее драматургии зависит от интерпретации ролей хорошими актерами. Но это же принесло Реза грандиозную популярность и создало у кучки снобистски настроенных театральных критиков репутацию автора, на которого ходят зрители, которые обычно не посещают театр.

Частично Реза приписывает свою несентиментальную точку зрения актерскому образованию. Она училась в школе прославленного Жака Лекока несколько лет. И написала свою первую пьесу «Разговоры после похорон» в 1987, «потому что я все равно писала. Я знала, что у меня это получается». И с тех пор она написала семь пьес, пять романов и одну документальную книгу.

Опыт на театральной сцене «невероятно помог ее работе». Ее американский переводчик, Дэвид Айвс, сказал когда-то: «Половина успеха ее пьес в том, что актеры хотят сыграть это. То, что скрывается под треснувшей оболочкой».

Она умышленно пишет просто. В ее произведениях не бывает более четырех персонажей, и никогда нет намеков, откуда этот герой, или на его биографию. «Потому что, даже если я скажу "этого героя били в детстве", что мне могут ответить, кроме как "ага" и продолжить свою работу? Это абсолютно ничего для них не значит. Создание пьесы куда сложнее. А тут нет ничего интеллектуального».

Тут она говорит быстро, и ее подстриженные волосы — что я рассматриваю как своего рода индикатор ее внутреннего состояния — становятся невероятно живыми, торчат во все стороны, так что ей приходится убирать их от лица. Она останавливается, затем смеется над собой: «Так, достаточно».

Он забавен, этот ее смех, потому что почти во всех интервью, которые я читала, ее описывают как особу самодовольную и с претензией, как женщину, скорую на обиду, резкую и атакующую в своих ответах. «Смех, — говорит она в одной беседе в 2001 году, — это очень опасно».

И вот эта миниатюрная женщина сидит напротив меня со своей улыбкой, веселым настроением и энергичными движениями. И кажется полной противоположностью театральному притворству. Когда я описываю ее пьесы как доступные, она соглашается: «Да, определенно. Люблю эту дефиницию. Я согласна с этим. Сложная идея, но просто рассказанная. Нет смысла писать для театра сложно, потому что никто ничего не поймет. Великие драматурги — Шекспир или Мольер, с которыми, кстати, я себя не сравниваю, — были очень просты в изложении».

Цитата, в которой говорится о смехе как о чем-то опасном, вырвана из контекста. Кажется таким бесспорным, что человек, создающий персонажа, которого вырвет прямо на бесценный каталог Кокошки во время «цивилизованного» разговора (как Аннет в «Боге резни»), должен обладать чувством юмора.

«В "Искусстве" есть фраза, что "Искусство — это то, от чего меня тошнит", а в "Боге резни" я показала это буквально: Аннет выворачивает на кипу книг», — Реза ухмыляется, явно наслаждаясь этой шокирующей выдумкой.

Не важно, что она хмурится, изображая из себя гранд-даму. Она позволяет мне заплатить за наш заказ только после того, как убеждается, что мне будет возмещена потраченная сумма. Когда я делаю замечание насчет ее часов, она достает их, чтобы показать мне. Непринужденно болтает с мужем — режиссером Дидье Мартини — об их детях, 23-летней Альте, специалисту по уголовному праву, и 19-летнем Натане, который хочет быть певцом. Нельзя быть еще более обаятельной, чем она.

Возможно, с годами она стала мягче. Может, это потому, что мы делаем интервью на французском, и ей проще выражать свои мысли. Или просто удачный день. Независимо от какой бы то ни было причины, не вижу ни одного намека на колючую злюку, какой я себе ее заранее представляла. И интересуюсь: каково это — получить признание?

«Да! — ее глаза расширяются в притворном ужасе. — Я жутко боюсь англичан. Там была одна статья, в которой говорилось что-то вроде: “Я заранее ее ненавидел, и ненавижу теперь еще сильнее, когда ее встретил”. Я столкнулась лично с несколькими крайне неприятными нападками и не понимаю, за что».

Как женщина, существующая в театральном мире, где доминируют мужчины, она никогда не сталкивалась с открытыми проявлениями сексизма, но «на моих первых интервью я совершала эту ошибку. Я была молода. И не придумала ничего лучше, как вынимать помаду и краситься, и, наверное, это было не очень хорошо. Это было так по-женски. Полагаю, они не воспринимали меня всерьез».

Ее успех так же, по мнению некоторых, как кость в горле для тех, кто полагает, что писатели должны быть нищими артистами, проживающими в романтичных мансардах, и быть благодарными за малейшую толику внимания к себе. «Может быть, но я никогда не играла в эти игры. Я не считаю себя знаменитостью или интеллектуалом. Я писатель, а это ни одно и то же. Не хочу иметь какого-то мнения о событиях в политике, это для меня плохо, в некотором смысле, потому что, когда занимаешь положение этакого мыслителя, это дает тебе определенную власть, авторитет. Но — может, это плохо — я этого не хочу. Я достаточно претенциозна, чтобы полагать, что литература должна иметь свою собственную силу».

Она говорит, что опасается, как бы ни стать рупором идей через своих героев. «Мы хотим, чтобы у писателей было свое видение мира, чтобы они ясно выражали свою позицию. Мне это не нравится, потому что я хочу быть вольна в изображении персонажей с различными взглядами на жизнь и быть при этом убедительной».

Реза говорит, что ей, дочери иммигрантов, очень больно видеть то, что происходит во Франции. Она имеет в виду потомков не французов, молодых людей, которые живут на окраинах Парижа. «Они родились во Франции, но не знают как следует язык. Они сами выбирают путь маргинализации. Этот языковой микс — полуарабский, полуфранцузский — я не понимаю этого.

Дело не в произношении — моя мать до сих пор говорит с акцентом, но это очаровательно. А эти люди родились здесь, они ходили здесь в школу. Мои родители всегда говорили, что единственная возможность слиться со средой — это выучить язык в совершенстве. Это же элементарно — как приветствие и благодарность той стране, которая приняла вас».

Тем удивительнее, что человек, столь трепетно относящийся к малейшим языковым нюансам и сам превосходно использующий это в собственных пьесах, позволяет другим делать переводы своих работ. Например, Кристоферу Хэмптону, получившему в 1989 году «Оскар» за свою адаптацию «Опасных связей» — он перевел большую часть пьес реза на английский — значит, она доверяет ему?

«О, но не во всем! — шутит она и смеется. — Нет, я обожаю его, он старый друг. Но это не значит, что я слепо ему верю. Помню, когда мы встретились впервые, он сделал перевод "Art". Я позвонила ему и сказала: "Я получила Ваш первый набросок". Он спросил: "Что Вы имеете в виду — 'мой первый набросок'? Это пьеса. Это перевод. Это не набросок". Я ответила: "Нет, так и есть. Это просто работа, которая должна быть сделана".

Проблема заключалась в том, что Кристофер переводил до того произведения уже покойных авторов. А тут ему постоянно кто-то названивал и требовал поправок. Я знаю, его это ужасно раздражало. Он жаловался на меня: "Она использует такие сложные [грамматические] времена. И при этом едва говорит по-английски!" — Пауза. Затем добавляет: Теперь мой английский намного лучше».

Глаза поблескивают, когда произносятся эти слова, но она чрезвычайно серьезна. За этим воздушным фасадом ощущается стальное ядро. Решительность, которая противоречит ее мягким манерам. Она допивает свой чай и на прощание дарит мне последнюю, точно выверенную улыбку. И кажется, что Ясмина Реза, как и ее персонажи, имеет что-то, что предпочитает оставить при себе.

Элизабет Дей, The Observer

Новости на эту тему

Десять фильмов о приключениях в замкнутом пространстве
Золотое дитя Голливуда
Роману Полански — 80!
На EFA доминируют «Любовь» и «Стыд»
Итоги кинопрокатного года