Новость: «Параллельные миры»: по замятинским местам

28.08.2012 19:37

«Параллельные миры»: по замятинским местам

Антиутопия не дает режиссерам, сценаристам и авторам романов покоя, и, хотя изобрести что-то новое уже сложно, постепенная трансформация того, как должен быть обустроен дивный новый мир, происходит.

Прежде, чем рассказать об этом, отметим, что картина Хуана Диего Соланаса «Параллельные миры» всем хороша, кроме финала. Неплохо прописанные главные герои, прекрасная игра Кирстен Данст (Иден из верхнего мира), музыка, волшебные пейзажи, драйв и разумная социальность, даже политический контекст (в противоборстве первого мира и третьего нет уже виноватых и правых, но победит все равно первый) — в общем, эта средняя и ладно скроенная мелодрама могла бы так и остаться одной из сотен ей подобных, если бы не все тот же финал. Он придает ленте историческую объемность, будучи при этом пошлым настолько, насколько это вообще возможно.

В чем его трудность? На первый взгляд, история любви богатой девушки и скромного парня (Адам из нижнего мира (Джим Стерджесс) с научной жилкой должна была закончиться именно так по-голливудски, как она закончилась. Тотальный хэппи-энд без права на помилование: все прямо как будто девочка тринадцати лет заказала, невозможно избавиться от ощущения какого-то сиропа, который залили тебя прямо в уши.

Однако если мы вспомним начало антиутопии как жанра (роман Евгения Замятина «Мы») и высшую точку этой традиции («1984» Джорджа Оруэлла), то поймем вот что: история снова совершила оборот вокруг своей оси (или движение по спирали — кому как удобней понимать), и из окружающего нас легкого безумия по-прежнему есть лишь один выход.

Логическое движение от Замятина к Оруэллу состояло в том, что если в начале ХХ века только любовь могла быть прививкой от тоталитаризма (с поправкой на иллюзорность бунта против системы), только она выбрасывала человека за пределы его социальности, то уже к 50-м оказалось, что никакая любовь больше не работает. Она становится частью тоталитарного обмана, приманкой, на которую ловятся жаждующие правды и освобождения простаки. С теми или иными вариациями обе версии главной философской темы последних ста лет обыгрывались массовой культурой, всегда очень чутко прислушивающейся к шуму времени.

Развязка этой коллизии, казалось, была найдена в «Бегущем по лезвию», одной из самых значительных картин в истории мирового кино. Любви вообще нет места, она исключена из контекста проблемы, а побег из тоталитарной антиутопии — решение спора между Рене Декартом и Фридрихом Ницше, цитировать которых не стеснялся Ридли Скотт. Свобода рационального против свободы хаоса — где-то здесь стоило бы искать истину, если бы все та же массовая культура не умудрилась низвести эту высокую битву до уровня перестрелки в пабе (об этом см. «Вспомнить все»).

Но вопрос-то никуда не делся: если нижний мир, с капающей то тут, то там нефтью и автомобилями «Жигули» и мир верхний с винтажными ресторанами — одинаково не ставят человека ни во что (а уж кто не ставит — государство или корпорации — дело десятое), то куда податься простому человеку? Он ведь и будучи бедным, связан по рукам и ногам, и становясь богатым, шагу сделать не может.

А влюбитесь и все наладится — рассказывают нам «Параллельные миры», словно бы дописывая роман «Мы», в котором мир разумного и клиентоориентированного процветания просто еще не построен. Верить в эту слащавую глупость трудно, но массовое кино, середнячки, они ведь существуют не для этого. Они существуют для того, чтобы появился новый Оруэлл (и уже не в литературе, которая свои позиции по части объяснения самого важного утратила, а в кино), который бы рассказал — максимально доходчиво и страшно — какую цену мы заплатим за все эти приятные заблуждения.

Цена будет большой. Пока же можно полюбоваться на Кирстен Данст, она чудо как хороша.