Все, кроме доктора Кокса, любят Хью Джекмана. Актер уже получил несколько интересных предложений, от которых нельзя отказываться, поэтому у Collider появилось к нему несколько вопросов. В частности, он рассказал, чего нам ждать от второй части «Росомахи», чем различается игра актера в театре и в кино, а также о том, что он — яростный фанат Эдди Мерфи.
Нет, «Отверженные». Сейчас я занимаюсь этим. Том Хупер — режиссер. Съемки должны начаться в начале следующего года. До этого я играю моноспектакль на Бродвее, а потом уже «Росомаху». Так что год будет трудным.
Вы будете в этом фильме исследовать какие-то стороны личности «Росомахи», которых не касались в прошлых фильмах?
Совершенно верно. Каждый раз так и происходит. На этот раз мы полностью концентрируемся на персонаже. Думаю, что и зрители, и я сам, и сценаристы, подумали, что хватит уже потерянной памяти, вопросов этих: «Кто я? Что было в прошлом?» Хватит. Думаю, что мы выжали из этого все, что можно. Плюс, в этом фильме будет больше девушек, чем в прошлом, что к лучшему. Прежний был переполнен тестостероном.
На самом деле, я уже говорил об этом Тому Хуперу. Потому что у нас там первая сцена, где мой герой в тюрьме, его там бьют и все такое. И я говорю: «Я тебе скажу прямо, что если я буду без рубашки, то люди скажут, что это было прописано у меня в контракте». А он сказал: «Думаю, что можно эту сцену снять и в одежде». Я сказал: «Хорошо». Так что, когда будете смотреть фильм, все увидите сами.
Насколько трудно играть в таких фильмах, как «Отверженные»? Или это, скорее, весело?
Трудно, да, но есть и много веселого, на самом деле. Страшно, и в этом все дело. Я чувствую, что нужно быть немного напуганным и нервным. Где-то 80 на 20. Если 80% тебя — это уверенность в том, что ты сможешь с этим справиться, а 20% — наоборот, то это как раз то нужное соотношение, когда ты можешь заставить себя работать еще лучше. Если 100%, то зрители, думаю, это видят. Жан Вольжан — один из величайших литературных персонажей. Кто бы его ни играл, это должна быть его лучшая роль, понимаете? Вот, почему я пою каждый день. И именно поэтому я пробовался на эту роль. Я позвонил Тому Хуперу и сказал: «Том, я еду к тебе на прослушивание». Он сказал: «Я, вообще-то, еще не разобрался с делами». А я ему такой: «Да мне все равно. Я приеду прямо сейчас». Прослушивание длилось три часа. И это было не просто «посидеть и подумать о том, подходит мне роль или нет». Я потрудился, чтобы заработать ее.
Вы уже много раз смотрели мюзикл?
Три раза.
Есть ли разница между подготовкой к роли в театре и в кино?
На самом деле, нет. Разница только в том, что в театре ты играешь «вживую». У актера есть много инструментов: тело, голос, эмоции. В кино — это глаза, потому что они отражают твой мыслительный процесс. Вообще, часто в фильме важнее то, как ты молчишь, а не как говоришь. На сцене все немного по-другому. Тем не менее, если ты не проделал эту внутреннюю работу и не знаешь, что чувствует твой персонаж (а особенно это важно для мюзикла), то никто в зале тоже ничего не почувствует. А в остальном, актерство есть актерство. Все то же самое. Поэтому я очень рад тому, что сначала начал работать в театре. Мне кажется, что гораздо проще перенести уже наработанную технику на экран. Есть некоторые мышцы, которые тебе нужны на сцене, но в кино они не работают.
В вашем моноспектакле на Бродвее вы будете петь?
И не только! За мной оркестр из 18 человек. Я пою. Танцую. Рассказываю истории. Я импровизирую немного.
Бретт Ратнер не просил вас сделать пару номеров для «Оскара»?
Нет, но я отправил ему письмо, чтобы поздравить с тем, что вести церемонию будет Эдди Мерфи. Я написал: «Не знаю, что тебе пришлось сделать, потому что они хотели заполучить Эдди последних лет 25». Как фанат Эдди Мерфи, я не могу дождаться того момента, как он выйдет на сцену. Никто не знает, что там будет, и в этом и заключается все волшебство «Оскара».