Игорь Сергеев
Igor Sergeyev
Поделиться:
Фильмы
[ скрыть ]
Фото
Все фото (1)
Новости
19.04.2011 22:27
Чему аплодировал гений?
В голову гению не залезешь, а жаль. Ведь очень интересно, чему именно аплодировал, причем стоя и ровно тринадцать минут, Квентин Таратино после просмотра фильма Овсянки.Сюжет таков: Мирон (Юрий Цурило) и Аист (Игорь Сергеев), двое мужчин почти исчезнувшей народности мери, едут хоронить умершую жену одного из них. Хоронить по своим обычаям. В пути их сопровождают птички овсянки, которые, как выясняется в конце картины, обладают способностью исполнять желания...
Читать полностью
Поделиться:
Все новости (1)
Средний рейтинг: 6.5
Фильмография
Сортировка по:
Году ::
Рейтингу ::
Количеству голосов
Топ 250
весь топ
19.04.2011
Чему аплодировал гений?В голову гению не залезешь, а жаль. Ведь очень интересно, чему именно аплодировал, причем стоя и ровно тринадцать минут, Квентин Таратино после просмотра фильма Овсянки. Сюжет таков: Мирон (Юрий Цурило) и Аист (Игорь Сергеев), двое мужчин почти исчезнувшей народности мери, едут хоронить умершую жену одного из них. Хоронить по своим обычаям. В пути их сопровождают птички овсянки, которые, как выясняется в конце картины, обладают способностью исполнять желания... Если не бросить просмотр на первых 15 минутах (а многие на показах в России так и делали), то аплодировать, например, можно тому, как российский режиссер Алекcей Федорченко снял горе человеческое. И как сыграл его актер Юрий Цурило. Тонко, пронзительно. Ведь мужчинам негоже плакать. Некоторые и хотели бы, да не могут, даже когда единственных своих теряют навсегда. Так вот, когда мужчина не может заплакать, а горе переполняет его, и кажется, что сейчас от этого горя лопнут толстые стены геленвагена, и оно вытечет наружу и разъест землю к чертям, мужчина останавливает машину, и пошатываясь от тяжести горя своего, вбегает в лес и валит дерево. То есть берет и вот так натурально от горя валит березу. И вроде как ему тут же становится легче. Но что такое сыграть горе для Тарантино? Он и слова-то такого не знает, наверно. Может быть, гений аплодировал тому, как рассказано в Овсянках о любви? Насчет любимой тут, кстати, все непонятно. Эти подробности про «три дырочки» и мытье водкой, мягко говоря, не создают трепетного сопереживания отношениям Мирона и Танюши. Это вам не Ричард Гир с Джулией Робертс, и даже не Людмила Гурченко с Олегом Басилашвили. Слишком натуралистично все, слишком плотски. В самой повести, по которой снят фильм, поясняется, что половая распущенность - особенность мери, а на самом деле, кроме воды и любви друг к другу, у них ничего нет. И нет никаких богов у мери, кроме имен любимых. Но российскому зрителю, который так долго думал, что секса нет, столь явные доказательства того, что он все ж есть, мешают оценить такую любовь в стиле мери. Но на то он и артхаус, чтобы все неоднозначненько было. Может, Мирон Танюшу и вправду любил, раз категорически не захотел, чтоб ее, даже мертвую, видели, чтобы ее трогали чужие равнодушные руки, проводили с ней какие-то манипуляции - не только мыли, но и вскрывали. Ведь Танюша умерла ночью, дома, и непонятно от чего. Между тем, в Российской Федерации есть случаи, когда аутопсию отменить нельзя, когда родственников даже спрашивать не будут. Проведут и точка. Это, может, и правильно с точки зрения закона, но чудовищно с точки зрения человека, потерявшего самое дорогое. Ну да вряд ли можно удивить Тарантино какими угодно ипостасями любви в кино, он и сам про любовь горазд на всех языках снимать. Вероятно, Квентину, как и всему жюри Венецианского кинофестиваля, по душе пришлось сочетание бытового, обыденного со старинным, мифологическим, притчевым. Тогда и смыслов у произведения больше, и интерпретировать его можно до бесконечности. Взять хотя бы сцену, когда Мирон и Аист с постными лицами ходят по мегамоллу. Прям как простые граждане, выбравшиеся потратить деньги на что-нибудь совершенно ненужное с желтым ценником на боку. Становится жутко, когда вспоминаешь, зачем здесь эти двое. Зрителю сразу думается: сколько еще таких рядом с нами ходит каждый день, которые в гипер заезжают угля купить, чтобы сжечь тело какой-нибудь Танюши? Страшно? Страшно. Вот вам премия за это. А еще фильм Овсянки говорит нам о том, что для преодоления смерти, для принятия ее умом, нужно совершить Обряд. Обряды ведь неспроста придуманы. Без них какая-то недоговоренность все время. Ведь даже у атеистов есть так называемая «гражданская панихида» (как будто бывает еще военная!), когда скорбящие проходят по очереди вокруг покойника, касаясь гроба, прежде чем его отправят в крематорий. Артистов хоронят под аплодисменты - обряд. Бутылка пива для рабочего завода после смены - тоже обряд. Действие, которое ставит точку, освобождая лишнюю энергию - и дышится легче. Может, все гораздо проще, и Тарантино понравились нитки мулине, привязанные к «женским» волосам невесты? Выглядит забавно, еще забавней тот факт, что жених все их должен развязать, прежде чем... Вот ему больше заняться нечем в первую брачную ночь. Одно можно утверждать - премия Венецианского кинофестиваля дана не за качественную экранизацию, и культовый режиссер восторгался не хорошей адаптацией. Потому как, чтобы понять человеку всю прелесть повести Дениса Осокина и сравнить ее с фильмом, русский язык у этого человека должен быть родным. А повесть-то без вариантов хороша: написана сочно, колоритно, как будто нянечка сказку на ночь завела, но не русскому ребенку, а мери, который за время этой сказочки станет взрослее на пару десятков лет: «народ странноват тут – да. лица невыразительные как сырые оладьи. волосы и глаза непонятного цвета. глубокие тихие души. половая распущенность. страсти не кипят. частые разводы, убийства и самоубийства не имеют видимых оснований. ласка всегда внезапна, исступленно-отчуждена.. ...в этом углу много детских домов и коррекционных школ-интернатов – а памятников архитектуры почти нет». Оценить, насколько экранизация соответствует именно такому тексту, сможет только русский человек. Квентин Тарантино хлопал не этому. Отдельно стоит отметить самих овсянок, которые в конце фильма так помогли героям, «бросившись с поцелуями в глаза водителю». Птицы смотрятся на экране жутко. «Косят лиловым глазом» прямо в камеру талантливого оператора Михаила Кричмана, страху нагоняют. А называются так очаровательно - овсянки... Роуд-муви, как определяют это кино справочники, вышло немного рыхловатое. Как будто едешь не на гелике по асфальтированной дороге, а на телеге по размокшей осенней жиже. А вокруг тоска и серь. И в конце концов, Тарантино мог хлопать от радости, что фильм закончился, и можно отправляться на фуршет. Жюри всяких фестивалей надо обязать отчитываться, за что именно они присуждают тем или иным фильмам свои награды. А то иногда создается впечатление, что они что-то себе поняли, а простой народ должен гадать, что именно. И при этом еще глупо себя чувствовать, от того, что сам не понимает. Овсянок, наверно, стоит сначала прочитать, потому что, в отличие от кино, повесть местами продирает до мурашек. Она даже годится для перечитывания и некоторого цитирования (например, стихотворения про уши такс или раненого енота). И даже можно посоветовать ее лучшему другу. Во-первых, не стыдно, а во-вторых, чтобы попросить: «Прочти и скажи, что ты думаешь, потому что я сам пока не знаю, что думать...». А вот кино пересматривать, скорее всего, станет только совсем искушенный киноман. Несмотря на то, что этому фильму так исступленно аплодировал Квентин Тарантино.... подробнее